УРСА Банк всегда готов к любому развитию событий

В начале декабря 2008 года об объединении и создании банковского холдинга объявили владельцы МДМ-Банка и УРСА Банка. В совместном пресс-релизе кредитных организаций говорится, что капитал объединенного банка составит около 72 млрд рублей, активы — 523 млрд рублей, а объединенная региональная сеть — более 500 отделений. Таким образом, речь идет о создании крупнейшего частного банка страны, по масштабам своего капитала уступающего лишь государственным Сбербанку, Банку ВТБ и «квазигосударственному» Газпромбанку. Непосредственно перед этим заявлением свои вопросы о перспективах разрешения и фазах финансового кризиса, его последствиях для банковского сектора и «реальной» экономики первому заместителю генерального директора УРСА Банка ВЛАДИСЛАВУ ХОХЛОВУ задал редактор отдела «Банки» газеты «Континент Сибирь» СЕРГЕЙ НИКИФОРОВ.

— Год назад вы говорили, что глобальный кризис ликвидности может продлиться до середины 2008 года. Сегодня же многие эксперты сходятся во мнении, что он не ограничится и 2009-м. Какую оценку вы бы дали сейчас?

— Все финансисты живут не текущим днем, а прогнозами и ожиданиями. И те параметры рынка, которые можно видеть сегодня, можно было прогнозировать со значительным лагом назад. И мы еще год назад рассматривали такую возможность развития событий. К сожалению, сегодняшняя «картинка» — это реализация наихудшего сценария, который мы предполагали. Впрочем, и сейчас нельзя говорить, что все будет «хорошо» или «плохо» в ближайшие два или три года…

Если бы я выдал этот негативный прогноз год назад, ничего, кроме социального недовольства, это не вызвало бы. Тем не менее в действительности УРСА Банк готовился именно к наихудшему сценарию и накопил такую ликвидность, что сегодня без каких-либо затруднений может в один день вернуть населению все его вклады (порядка 40 млрд рублей). А учитывая необходимость возврата в 2009–2011 годах международных займов, эту ликвидность мы наращивали прежде всего в иностранной валюте, поэтому последовательное ослабление Центральным банком «бивалютной корзины» и быстрая девальвация рубля никак не сказываются на устойчивости банка.

Всем понятно, что на текущий момент ситуация на финансовом рынке не является благополучной. Как один из вариантов, такая возможность рассматривалась и год назад, просто тогда еще не было видно глубины и возможной продолжительности финансового кризиса. И если бы я точно знал, сколько это продлится, УРСА Банк сегодня действовал бы совершенно по иной стратегии и предпринимал бы абсолютно другие действия, чем он предпринимает сейчас. По определению финансист должен быть пессимистом. Уже просто потому, что он априори не имеет права рисковать деньгами клиентов. В такой ситуации лучше отказаться от дополнительной прибыли и обеспечить максимальную надежность. Тем не менее совершенно точно, что та ликвидность, которой банк располагает сейчас, избыточна. Просто избранная стратегия поведения на рынке не позволяет нам расширять активные операции, а накопленная ликвидность может послужить другим целям. Таким образом, я совершенно не хочу сегодня говорить о том, что ситуация на рынке в 2009 году будет исключительно плохой. Основной тезис состоит в том, что какой бы она ни была, банк всегда готов к наихудшему развитию событий.

— Мы говорили о «картинке», которую можно видеть сегодня. По возможности дайте ей краткую характеристику — в приложении не только к банковскому рынку, но и к национальной экономике в целом. Какова вероятность перерастания финансового кризиса в полномасштабный экономический? Или это уже происходит?

— Для меня как менеджера, работающего в Уралвнешторгбанке в период кризиса 1998 года, сегодняшняя «картинка» очень напоминает тогдашнюю. Ситуация текущего года абсолютно похожа на ту, которая сложилась к концу 1997 года. Сегодня сложно сравнивать, какой кризис отразился и отразится на российской экономике жестче. Тогда и экономика, и государство, и цены на нефть, а следовательно, резервы ЦБ РФ были совершенно другими. Однако сценарий развития событий примерно одинаков — сначала происходит некое событие на мировом рынке, затем оно докатывается до России, где начинаются проблемы с ликвидностью банковского сектора, затем обрушиваются цены на акции, недвижимость, сырье (в случае девальвации — растут), и начинается цепное развитие экономического кризиса.

— Что же происходит сейчас с ценами на отечественном финансовом и товарном рынках?

— Если говорить о фактических сделках на любом из российских рынков, то ни падение, ни рост цен и котировок, по большому счету, ни о чем не говорят. Дело в том, что сделок ни на рынке акций, ни на рынке недвижимости, ни на рынке сырьевых контрактов фактически нет, а оборот следует признать ничтожным. Есть желание продавцов продать задорого, а покупателей — купить задешево. И спрэд между ценами покупки и продажи таков, что сделок практически не происходит, а существующий оборот и котировки формируют отдельные продавцы, которые в срочном порядке хотят избавиться от неких активов и разжиться ликвидностью. Естественно, по этим сделкам нельзя судить о состоянии рынка.

В экономическом плане падение цен в отсутствие спроса вполне оправдано. Однако возможен и другой вопрос. А есть ли фундаментальные причины для падения цен? И если взять, к примеру, тот же рынок акций, то этих причин, безусловно, нет. Однако если при этом учитывать эффект от девальвации, то некоторые фундаментальные причины все же есть. То же самое можно сказать о ценах на нефть. В отсутствие спроса цены на нее должны снижаться. Однако запасы нефти конечны, поэтому существуют фундаментальные причины для их роста, и через какое-то время они вновь вырастут до $100–200 за баррель, а бюджет России начнет пополняться за счет пошлин от ее продажи. Такая же ситуация и на рынке недвижимости. Элитные квартиры в центре Москвы стоят дороже, чем в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. Однако с учетом эффекта от девальвации те цены в рублях, которые сейчас кажутся непомерно высокими, в какой-то момент могут оказаться низкими. Я никого не пугаю девальвацией, просто пытаюсь рассмотреть одни и те же события с разных сторон.

— Девальвация неизбежна?

— Очевидно, пока да. На протяжении целого ряда лет наше правительство пытается сделать экономику рыночной. И в этой ситуации невозможно удержать курс рубля при таком оттоке капитала за рубеж и падении цен на нефть. Но это в текущий момент. Через три месяца или полгода цены на нефть пойдут вверх, и рубль укрепится.

— Насколько ситуация в нефинансовой экономике напоминает ситуацию на финансовом рынке?

— Ситуация в нефинансовой экономике просто с определенным лагом повторяет то, что происходит в сфере финансов. Развитие кризиса, как правило, идет в три этапа. Первыми проблемы ощущают финансовые организации. Например, первые сигналы мы почувствовали в октябре 2007 года. Примерно через год последствия финансового кризиса довольно остро начали ощущать на себе нефинансовые корпорации, которые уже не могут получить кредиты на тех условиях, на которых они их получали раньше, — и в силу изменения требований банков к залогам, и в силу ощутимого повышения кредитных ставок. Сейчас же ситуация для российских корпораций еще более усугубляется тем, что пришла пора возвращать ранее взятые кредиты за рубежом, а делать это приходится в условиях резкой девальвации рубля. При обращении же за кредитными ресурсами к российским банкам корпорации сегодня сталкиваются с тем, что уже не могут получить кредит на прежних условиях. При этом в чуть лучшей ситуации находятся более крупные компании, у которых доступ к ресурсам российских банков сохранился, но залогом по кредитам зачастую уже служит контрольный пакет акций, что в случае невозврата кредита грозит потерей над ними контроля действующих владельцев.

На третьем этапе кризиса его жертвой последовательно становится население, положение которого является производной от положения предприятий нефинансового сектора. В условиях кризиса финансовый директор любой корпорации с неизбежностью идет на сокращение издержек, прежде всего — фонда оплаты труда. Следствием этого становится резкое ухудшение финансового положения еще работающих на фоне нарастающей волны сокращений и увольнений. Затем происходит существенное ухудшение розничных портфелей российских банков, роста резервов, сокращение их доходов и капитала. Кроме того, что положение населения является производной от состояния «реального сектора», падение его доходов непосредственно влечет падение внутреннего спроса на продукцию предприятий нефинансового сектора, то есть сокращение издержек опосредованно сказывается и на сбыте. Все это происходит на фоне не менее жесткого падения спроса на продукцию российских экспортеров на мировом рынке.

— Что вообще ждет российские нефинансовые предприятия?

— Предприятия «реального сектора» уже столкнулись с недостатком оборотных средств. Поэтому сегодня вынуждены «заморозить» многие инвестиционные программы и резко сокращать издержки производства. Совершенно очевидно, что объемы производства снизятся. Во-первых, потому что у производителей нет денег на расширенное воспроизводство, а главное — нет денег у потребителей, то есть происходит быстрое падение спроса на продукцию и услуги российских предприятий многих системообразующих отраслей. В не меньшей мере от падения спроса страдает и торговля.

Вполне допускаю, что по уровню промышленного производства мы вернемся, например, к 2005 году. Однако этот провал вовсе не означает, что все потеряно. Возможности развития обязательно появятся — но через какое-то время, которое я точно прогнозировать не могу. То есть инвестиционные и производственные программы, которые российские предприятия не могут реализовать сейчас, они смогут воплотить через год или два. Если, конечно, останутся на рынке.

Хочу напомнить, что российский рынок относится к развивающимся недаром. Никто не застрахован от того, что он не будет расти. Насколько быстро он рос, настолько же быстро он может падать. То есть для инвестора (кредитора) это рынок с повышенным риском. И останется на нем лишь тот, кто умеет одинаково успешно управлять как ростом, так и сокращением бизнеса.

— Пропало доверие между субъектами экономических отношений?

— Слово «пропало» я бы не употреблял. Конечно, общий уровень доверия снизился. Но на текущий момент все клиенты российских банков, грубо говоря, делятся на две категории — тех, у кого есть деньги, и тех, у кого их нет. При этом о доверии ко второй категории клиентов говорить просто не приходится, и, к сожалению, среди контрагентов (и банков, и корпораций) доля этой категории сегодня значительно выше, чем первой.

Как вы понимаете, деньги из финансовой системы деться никуда не могут. И в этом заключается главный парадокс. Деньги у российских корпораций есть, несмотря на то что они, как рапортует ЦБ РФ, в огромных масштабах уходят из страны (по прогнозам главного экономиста представительства Всемирного банка по России Желько Богетича, отток капитала из России в 2008 году составит $100–120 млрд).

— Из интервью президента АРБ Гарегина Тосуняна следует, что общий объем госресурсов, «закачанных» в банковскую систему в 2008 году, составил более 3,2 трлн рублей. Куда же делись эти деньги? В валютные депозиты?

— Нет. Вы прекрасно понимаете, что российский банк не имеет права держать открытую валютную позицию, то есть я не могу просто занять у ЦБ РФ рубли и купить на них валюту…

— Но ведь это спокойно могут сделать ваши корпоративные клиенты…

— Безусловно. Но ЦБ РФ дает их именно банкам. В целом господдержка (со стороны Банка России и правительства) оказывалась прежде всего системообразующим банкам и компаниям, которые должны были погасить трансграничные займы. Таким образом, эти деньги в основном ушли на замещение западных кредитов, сроки погашения которых уже приблизились.

— С точки зрения всей российской экономики кризис — это позитивное явление?

— Стратегически, безусловно, да. Бизнес-модели тех предприятий, банков или частных заемщиков, которые не смогли преодолеть этот этап кризиса, оказались просто несостоятельны. В общем случае большинство из них шло на повышенные риски или в расчете получить дополнительную прибыль, или, например, приобрести жилье. В огромных масштабах — для перепродажи. И российский рынок от них очистится. Но это плюс относительный. Он существует лишь для тех, чьи бизнес-модели оказались состоятельны. По 1998 году мы отлично помним, что после кризиса обязательно наступает рост. Однако этому росту будут аплодировать лишь те, кто на рынке остался. Ведь по большому счету деньги никуда не делись, они остались на рынке. Просто остались они у тех компаний и банков, которые выбрали адекватную стратегию и были готовы к любому, в том числе наихудшему варианту развития событий.

— Решают ли «короткие» кредитные деньги Центробанка проблему, которая возникла еще в прошлом году с исчезновением доступа к долгосрочным западным кредитам?

— Эти деньги не позволяют решать проблему долгосрочного кредитования, так как по своей сути это строительство «финансовой пирамиды», но помогают решать определенные задачи, стоящие перед различными банками. И эти задачи могут быть совершенно разными. Если банк пришел и взял у ЦБ максимально возможную сумму под высокий процент, это однозначно говорит регулятору, что с банком не все в порядке и он спасается от банкротства. Вторая группа банков использует кредиты Центрального банка не для «аварийного» пополнения ликвидности, а для «замещения» механизмов, которые по тем или иным причинам «отмерли». Например, в пассивах УРСА Банка — очень значительная сумма средств, привлеченных за рубежом. До какого-то времени мы пользовались так называемым «валютным СВОПом», то есть по мере необходимости просто обменивали на бирже эти деньги на рубли и размещали их в кредиты. В условиях же резкой девальвации рубля «валютный СВОП» практически умер, и мы просто держим эти деньги в валютных депозитах в надежных иностранных или российских банках (например, ВЭБе), замещая их средствами, привлеченными у ЦБ РФ.

Таким образом, существуют две задачи, которые помогают решить деньги регулятора. Одной категории банков эти деньги просто помогают выжить, и без них они бы были вынуждены заявить о несостоятельности. Другой же категории операторов банковского рынка они помогают решать прежние задачи с меньшими затратами, а главное, позволяют избежать валютных рисков. Поэтому УРСА Банк в IV квартале стремился по возможности полностью избавиться от всех рисков (обязательств и депозитов), которые у нас были на западные банки, досрочно погашая перед ними свои обязательства. Кроме того, устойчивость, которую сегодня демонстрируют крупнейшие западные банки, для меня гораздо менее предсказуема, чем устойчивость отдельных российских банков, в которые мы, кстати, и переводим свои валютные депозиты.

— Когда наше правительство и Банк России начали оказывать масштабную поддержку российским банкам, деньги от них получали единицы — ВЭБ, Сбербанк, Банк ВТБ и Газпромбанк, которые в свою очередь по своему усмотрению «распределяли» их между остальными (также единичными) участниками рынка через механизмы МБК. Сегодня банков, имеющих доступ к средствам ЦБ, уже около сотни. Сохраняется ли, на ваш взгляд, дискриминация в доступе к господдержке в отношении малых, прежде всего региональных банков?

— Дискриминация была, есть и обязана быть. Просто, на мой взгляд, принцип отбора банков, которые следует поддержать, должен быть другим. Их следует делить не на «крупные и малые», а на «успешные и неуспешные». При этом «неуспешные» должны отмереть, а «успешные» — получать господдержку для того, чтобы санировать «неуспешные». То есть те владельцы, которые не смогли нанять менеджеров, способных успешно управлять своим банком, должны лишиться над ним контроля, а такие менеджеры — уйти из банковского бизнеса.

— Дайте свою оценку возможных слияний и поглощений в сложившихся условиях.

— Думаю, что по-настоящему крупных слияний мы точно пока не видели. Они все еще впереди. И консолидация отрасли будет очень сильной. Весь следующий год топ-менеджеры российских банков будут решать задачу сокращения издержек. Дело в том, что последние 3–4 года многие крупные российские банки ринулись формировать сеть и открывать региональные филиалы. Однако сегодня окупаемость этих инвестиций сместилась с привычного года до 3–5 лет. Так, УРСА Банк вообще никогда не рассматривал вариантов вложений в открытие филиалов с окупаемостью более года. Очевидно, эти инвестиции потянут за собой колоссальные убытки в 2009-м и 2010 годах, которые не все банки смогут возместить. Таким образом, очевидно, что весь следующий год основным рынком станет рынок комиссионных доходов. И лишь консолидация даст возможность сокращения издержек. Однако банки могут консолидироваться лишь в случае своей к этому технологической готовности, наличия достаточного капитала и ликвидности.

Отмечу, что консолидация может быть двух типов. Пока мы видим лишь первый тип консолидации, когда некий высоколиквидный банк, который хорошо стоит на ногах, «забирает под себя» и своей ликвидностью обеспечивает возвратность вкладов обанкротившегося банка, получая некоторую поддержку от государства через Центральный банк и Агентство по страхованию вкладов (АСВ). Однако если рассуждать логически, то даже если этот устойчивый банк имеет высокопрофессиональную команду менеджеров, он сможет реанимировать лишь очень ограниченное число проблемных банков, поскольку не имеет возможности разделить свою команду более чем на 2–4 новых. Даже такие «монстры», как ВЭБ, ВТБ или Газпромбанк, не смогут управлять пятью банками одновременно. В стране просто нет столько квалифицированных менеджеров. А проблемных банков более чем достаточно. Поэтому сам процесс такого вида консолидации («поглощений») крайне ограничен.

С точки зрения банковской системы в целом поглощения никакого экономического эффекта не дают. Существует лишь отдаленная перспектива отдельных устойчивых банков нарастить сеть и, возможно, заполучить клиентов банков проблемных. Однако последнее — еще вопрос, поскольку клиенты банков, остановивших выдачу вкладов и проведение платежей, уже недовольны, и далеко не все захотят и дальше иметь дело с дискредитировавшим себя брендом. Таким образом, в ближайшей перспективе совокупный экономический эффект от поглощений будет отрицательным.

Гораздо более перспективным мне представляется процесс консолидации в форме объединения (слияния) успешных банков, который дает экономический эффект от резкого роста капитала, клиентской базы, работоспособной сети, диверсификации возможностей и экономии на расходах. Ведь при слияниях набирать дополнительную команду менеджеров не придется — напротив, будет иметь место значительное сокращение штатов. К сожалению, пока таких объединений мы еще не видели. Но они будут обязательно — просто в силу экономической необходимости.

— Как УРСА Банк собирается воспользоваться сложившейся ситуацией, и собирается ли?

— С позиции менеджера банка я вижу в консолидации успешных банков безусловный позитив. Необходимыми условиями для этого являются достаточность капитала и высокая ликвидность объединяющихся банков. Сегодня достаточность капитала УРСА Банка — 17% при минимальном требовании 10%. А это означает, что мы вполне можем нарастить свои активы на 70% от того, что есть у нас сейчас. Что касается ликвидности, то с ликвидностью в 40 млрд рублей мы можем обеспечить мгновенную возвратность вкладов не только своих клиентов. То есть мы готовы для консолидации и экономически, и технологически.

— Каково будущее малых региональных банков?

— Я еще раз повторю, что банки не следует делить на малые и большие. Их надо рассматривать с позиции «успешные — неуспешные». Малые региональные банки были, есть и будут. И те из них, кто выжил, прошли очень длинный и сложный путь. Поэтому совсем не случайно большинство из них можно отнести к категории успешных. Они досконально знают местные условия и своих клиентов, и очень трудно представить себе столичный сетевой банк, который мог бы лишить их сложившейся клиентской базы. Как бы ни хотелось, чтобы в России осталось 30 крупнейших банков, в стране просто нет такого количества квалифицированных банковских менеджеров, которые смогли бы объединить малых «регионалов» и успешно работать с их клиентской базой. Поэтому, несмотря на все описанные выше перспективы консолидации российских банков, этот процесс коснется прежде всего крупнейших банков федерального формата, то есть все же будет не массовым, а единичным.

— Что происходило с банковской системой России в 2008 году и какова стратегия УРСА Банка в период кризиса?

— У банка существенно выросли ликвидные активы на фоне весьма сдержанного в сравнении с предыдущими годами роста кредитного портфеля; в пассивной части у нас существенно выросли депозиты корпоративных клиентов на фоне стабилизации суммы вкладов населения. Что касается национального банковского сектора, то следует иметь в виду, что выраженные игроки на фондовом рынке, которые привлекали значительные межбанковские кредиты для покупки ценных бумаг, уже принадлежат другим, зачастую государственным, акционерам. Наиболее яркие примеры на федеральном уровне — это банк «КИТ-финанс» и Связь-Банк. Понятно, что есть подобные банки и на региональном уровне. Основные проблемы возникли именно у таких банков, которые брали межбанковские кредиты для покупки ценных бумаг под залог тех же ценных бумаг. Это чрезвычайно рискованная политика в период финансовой нестабильности, и в банковском секторе России эти банки довольно быстро получили «черную метку». В результате из пассивов таких банков «ушли» привлеченные МБК, а дальнейшая их судьба была вполне предсказуемой.

Что касается нормальных кредитных банков, развивавших свои активные операции за счет клиентских средств, то с ними почти ничего особенного не происходило, за исключением определенного оттока (уже в IV квартале) вкладов физических лиц, а следовательно, имело место определенное падение темпов прироста или некоторое сокращение кредитных операций.

— Дайте свою оценку последствий обвала российского фондового рынка для банковского сектора и эмитентов.

— Для банков, использующих фондовый рынок исключительно с целью управления своей ликвидностью, не произошло ровным счетом ничего. Они очень осторожны в оценках своих вложений и никогда не вкладываются в акции для того, чтобы быстро «подзаработать». Эти банки получили очень незначительные убытки или не понесли их вовсе. Что касается спекулятивных игроков, для которых фондовый рынок долгие годы был основным источником доходности, то они использовали так называемую «схему плеча», когда под одни и те же бумаги можно за 3 рубля купить бумаг на 30 рублей. Именно эти банки получили самые большие убытки. Но самое страшное даже не сами убытки, резко снизившие капитал этих кредитных организаций, а то, что им «отказали в ликвидности». В результате такой спекулянт вынужден или продать свой пакет ценных бумаг (а его сегодня никто не купит), либо найти дополнительно 27 рублей, которые ему на российском банковском рынке уже никто не даст.

Что касается российских компаний — эмитентов ценных бумаг, то деньги, которые они прежде привлекали на Западе для реализации инвестиционных программ, сегодня рефинансировать почти невозможно. Следовательно, многие из инвестиционных программ, не поддержанных государством, будут свернуты, а развитие отраслей прекратится. Будет просто не на что заменить физически и морально устаревшее оборудование.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ