Проект творческого тандема АН2 «Выдающиеся новосибирцы» после долгих «каникул» снова собирает залы. Обязательный элемент вечера — помимо задушевной беседы с «лидером мнений», коллективный «откат» его шелкографического портрета. Героем очередного заседания, прошедшего в помещении арт-центра «Теплица» при Союзе художников, стал любимый новосибирский график, живописец, карикатурист и художник-постановщик СЕРГЕЙ МОСИЕНКО.
— Сергей Сергеевич, художниками не становятся — ими рождаются. А вы, кажется, выбрали максимально тернистый путь профессионального становления. Зачем все эти искусственные сложности с инженерским отступлением?
— Сколько себя помню, всегда рисовал — и в школе, и в детсаду. О другом не мыслил — собирался стать художником. И вот уже когда приготовил документы для поступления в училище, родители набросились на меня: «Ты что, художники все алкаши и наркоманы, а у тебя отец — Герой Советского Союза (летчик Пе-2, старший лейтенант Сергей Иванович Мосиенко участвовал в освобождении Белоруссии, Прибалтики, Польши, в разгроме врага непосредственно на его территории. — «КС»). Ты будешь порочить его имя! Еще, чего доброго, диссидентом станешь. Ты окончил школу с золотой медалью — тебя с радостью возьмут в Ивановский энергетический институт». Так и получилось. Потом отца перевели в Новосибирск, и я «переехал» в НЭТИ.
Уже здесь, в Сибири, я понял, что инженерное поприще — точно не мое. В сердцах решил забрать документы, но тут весьма своевременно выяснилось, что в институте есть кабинет художественного конструирования. А возглавляет его легендарный человек Рюрик Петрович Повилейко, гениальный авантюрист и теоретик. Я пришел к нему за советом, а он тут же пообещал мне индивидуальный план обучения, скорректированный с Мухинкой, и экспериментальный диплом. Рюрик Петрович спас меня от заминки армия — художественное училище — художественный вуз и сразу сделал из меня художника.
Мне повезло, что я не попал в традиционную колею, оказался где-то между. Теперь живописцы уверены, что я делаю все неправильно, потому что у меня в живописи много графики. А графики тоже чувствуют неверность подхода — в моей графике много живописи. А меня это устраивает. Я смешанный художник.
— Вы комфортный человек, судя по всему — и с родителями спорить не стали, и с «обводным путем» смирились…
— Не совсем. Уже после диплома в НЭТИ я отправился поступать в Строгановку. В голове держал второй вариант — Полиграфический институт. И вот в этом втором вузе меня познакомили с ключевым преподавателем. Я пришел к нему домой, сели пить чай. И тут он спрашивает: «А зачем тебе сейчас учиться? В 23! Надо гулять, радоваться, а не штаны просиживать». Он отбил у меня желание постигать науку дальше.
— В далеком 1993 году появилась «Новая Сибирь», и вы стали весомой частью ее истории — все эти годы рисуете базовую карикатуру в каждый номер. Также год за годом вы генерировали картинки для культового журнала «ЭКО». Как можно на протяжении столь долгого времени заниматься творчеством по расписанию?
— Газета — дело совместное. Потому что тему рисунка задает руководитель газеты, чаще всего Александр Самосюк (художественный редактор еженедельника «Новая Сибирь». — «КС»). Для меня он входит в десятку талантливейших творческих личностей города. Вот он дает основу, а мне нужно композиционно решить задачку на ограниченном листе за небольшое время. Мы часто «сверяем часы» по телефону, ночью — я давно уже страдаю бессонницей. Вернее, я не считаю это болезнью — просто так мой организм работает, рвано. И у Самосюка так. Мы «доводим» вечернюю идею, а утром я приношу им готовую картинку. Работ очень много, для «Новой Сибири» я нарисовал около 5 тысяч штук.
— А если обстоятельства непреодолимой силы? Чем заменяют вашу работу, если новой нет?
— Очень редко бывает так: думают-думают и не дают мне никакого задания. Но вот выходит газета — а передовица не пустая. На ней моя картинка, просто не новая, а прежняя. Возможно, десятилетней давности. Темы-то, по сути, одни и те же. Это мы каждый день живем «на новенького». А вокруг все повторяется. Просто мы не замечаем, что движемся по кругу. Фельетонисты «Гудка» Ильф и Петров, думаете, все выдумали? В их книгах истории из жизни, просто концентрат.
— Про вас говорят так: один из самых известных, самый плодовитый, представлен во всех жанрах — плакат, живопись, графика, карикатура… Причем во все времена Сергей Сергеевич оказывался «в голове» художественных процессов. Признайтесь, вы состоятельный художник?
— Вот все говорят, дескать, в 90-е тяжело было. Люди теряли работу, есть нечего, кругом бандиты. А для художников это время золотое. Появилась «Зеленая пирамида» (галерея Леонида Шувалова и Аркадия Пасмана. — «КС»), еще несколько галерей… В 1991 году, после распада СССР, мы, карикатуристы-призеры профессионального конкурса, поехали в Германию. И чаще всего нам задавали один и тот же вопрос: «Неужели в вашей стране можно шутить?» Так вот, мы шутили лучше всех.
Чуть позже отправился в Италию открывать персональную выставку — все работы продал. Приехал и купил «Жигули». А мог и квартиру — они одинаково тогда стоили. Открыл следующую выставку за границей — как говорится, «улучшил жилищные условия». Со временем ажиотаж на Западе по отношению к советскому, русскому, сибирскому постепенно спал. А здесь, за Уралом, арт-рынка нет. Даже вблизи, но за пределами Москвы он очень похож на настоящий, только не работает. В Новосибирске такому художнику, как я, в среднем можно зарабатывать 50–70 тыс. в месяц. Но бывают времена провальные, безденежные, особенно лето.
— Вы постоянно демонстрируете максимальный диапазон — от юмора до божественного. И все часто сконцентрировано в одном временном отрезке. Как удается так быстро переключаться?
— Привычка. Начиналось все с дизайна. Я даже преподавал основы художественного конструирования. А потом Повилейко поехал к Аганбегяну (Абел Гезевич Аганбегян — легендарный советский экономист, основатель «Экономического обозрения». — «КС») и сказал: «Визуально журнал никуда не годится, у меня вот есть художник — он может нормально оформить». И меня позвали. И я тоже все раскритиковал, как всякий молодой. Они обалдели и меня почему-то взяли. Трудно было найти быстрых, остроумных и мастеровитых. Мы тут же сбились в группу, которой так по жизни и идем: Миша Паршиков, Володя Степанов…
Мы все увлекались всем — карикатурой, плакатом, графикой. А я еще на телевидении работал художником-постановщиком, в театре несколько спектаклей сделал. На ГТРК по ночам мастерили декорации и монтировали музыкальные обучающие фильмы. Снимали «короткометражки» и на выезде. В одной из них Александр Абдулов свою первую роль сыграл — солдата, который приехал на неделю в отпуск. Трогательный фильм — любовь, город… Его никто не знал тогда, но сразу все полюбили. Обаятельный парень, мастер спорта по фехтованию, гитарист, юморист…
Это я к чему. Расписание у меня получалось нечеловеческое. Днем я преподавал в НЭТИ на гуманитарном факультете. Вечером ехал на телевидение снимать и монтировать очередную «фильму» — примерно до 6 утра. Потом домой, пару часов на сон. И снова на работу. Когда ты молод, тебе все по плечу. Просто все было интересно.
До перестройки оставалось еще какое-то время, и мы своим эзоповым языком приближали новое время. Наша группа считалось мощной, всесоюзного масштаба. Но уже в 90-е востребованность социально-политического плаката резко сжалась, а потом и совсем сошла на нет.
— Но ведь по-настоящему смешно, когда где-то рядом опасность…
— Все ходили по лезвию. Помню, сделал для «Выставки восьми» в 1987 году три работы. На них Сталин, Хрущев и Брежнев. Пересказывать картинки не буду — их надо видеть. Так вот, по поводу этих плакатов собрали специальное заседание обкома. А потом к тогдашнему председателю Союза художников Виктору Николаевичу Лагуне (а мы ведь только вступили в Союз) пришел человек в штатском и пригрозил, что если эти работы не снимете до вечера — как минимум ваши очередники не получат квартир, а как максимум… Лагуна не стал на меня давить — предложил решить самому. Я просто их срезал — так в экспозиции появилось «концептуальное» пустое место.
И в журналах бывали забавные случаи. Мы сотрудничали с журналом «Химия и жизнь», этаким старшим товарищем «ЭКО». В столичной редакции работали потрясающие художники, которые потом стали классиками. И вот как-то мы приехали к ним в Москву в командировку. А они всей редакцией «заседали» в типографии — выдергивали одну страницу из каждого номера 100-тысячного тиража. Оказалось, перед материалом о 25-м съезде КПСС шел материал о том, как химическими способами сделать животных умнее. К материалу прилагалась картинка, на которой нарисован автомобиль, через его стекла видно, что за рулем сидит осел, а на пассажирских креслах — тоже какие-то звери. Рубрика над картинкой гласила: «Навстречу 25-му партсъезду». Так вот, они выдергивали эту страничку и вклеивали вместо нее другую.
Анекдотов в жизни хватало. Один художник по заказу «ЭКО» нарисовал трип — это такие картинки в развитии, что-то вроде коротких комиксов. В «кадре» за столом сидит бюрократ и разговаривает по телефону. А к нему летит какая-то инструкция. Инструкция все больше и больше. А в конце звездочка и сноска. Так вот, звездочка шестиконечная! А вы понимаете, какие у нас тогда были отношения с Израилем! Ночью меня как главного художника поднимают с постели. Скандал, остановили тираж. «Приезжайте, будем разбираться». Хорошо, у меня в типографии приятель работал — нашел выход. На цинковой уже пластине нарисовал еще один зубец у звезды. И журнал вышел.
Саша Шуриц как-то оформлял книгу Геннадия Прашкевича — ее пустили под нож, весь тираж. Из-за чего? Нашли строчку: «Кто сказал, что серб не молод».
Когда мы вспоминаем то время, мы говорим: «Да, было хорошо!» Но мы забываем, как много было глупостей.
— Трагически смешное время!
— Потому-то советские карикатуристы и занимали первые места на конкурсах сатирической графики по всему миру — только наши могли, вроде, ничего не сказав, выстроить целую символьную систему. Я вспоминаю работу Михаила Златковского, который тоже когда-то трудился в «Химии и жизни». Идет демонстрация, человек несет флаг, только вместо флага — топор, а головы у этого человека нет. Это же невероятно тонко и точно!
— От передового искусства — сатиры — вы перешли к вечному — к живописи! Как?
— Когда все это улеглось, я стал заниматься станковой графикой. А на живопись «переключиться» меня Шуриц буквально заставил. Так и сказал, дескать, вот ты эти работы просто переведи, сделай то же на холсте. А человек он был упертый — подождал несколько недель, позвонил и ставит ультиматум: «Все, сейчас к тебе приеду, покажу, как натягивать холст на подрамник». И приехал. Благодаря ему я с 1987 года начал заниматься еще и живописью. Но продолжались и кино, и «ЭКО», и беготня. Частенько за день мне нужно было побывать в трех местах: в редакции, издательстве и типографии. Редакция в Академгородке, в вотчине академика Аганбегяна; издательство «Наука» — в районе цирка; а типография — на площади Станиславского. Иногда этот треугольник я обегал несколько раз за сутки.
— Надо было чем-то пожертвовать, да?
— Так супруга мне говорила: «Делай то, что продается!» Женщины для того и даны, чтобы приземлять оторвавшихся от земли мужчин. Кстати, слабый пол частенько на мои работы обижался. Помню, делал выставку в Доме ученых СО РАН в 90-е. И вот меня зовут, показывают женщину, которая бегает по выставочному залу со словами: «Мосиенко сексуальный маньяк!» Это ее так серия про спорт возбудила, в которой смешные голые фигурки запечатлены. Бывало и жестче. Одно время пошло такое увлечение — нижнюю часть у женщины я рисовал значительно больше верхней: по треугольнику с маленькой головки к величественным бедрам. Выставился во Франкфурте. К работам подошла немка, а они дотошные, им надо каждую картинку объяснять. И эта немка спрашивает: «Почему вы так женщин не любите?!» Я отвечаю: «Да это же просто художественный прием, им и немецкие художники пользуются». А она отвечает: «Вот мы таких и не любим. Пришли на русского посмотреть — и он туда же». Художник вы или не художник — нельзя никого обижать.
WPBuild.Ru