На сцене Новосибирского государственного академического театра оперы и балета в гала-программе выступила выдающаяся танцовщица Ульяна Лопаткина, увенчанная всевозможными титулами и наградами прима-балерина Мариинского театра. Турне по городам России составлено из номеров классического балета, хотя в репертуаре балерины достаточно работ, поставленных современными хореографами. Накануне гала-программы УЛЬЯНА ЛОПАТКИНА в эксклюзивном интервью рассказала обозревателю «КС» СЕРГЕЮ САМОЙЛЕНКО о классике и современности.
— Вы привозите в этой программе совершенно классический репертуар. Однако в последние годы вы много работали с современными хореографами. Почему вы не рискнули взять в это турне какие-то современные работы, например те, которые вы делали с Хансом ван Маненом и Роланом Пети?
— У меня есть несколько гала-программ, с разными названиями, включающих в себя разные номера, несущих в себе различные идеи. Почему мы везем классический репертуар? Потому что — и это проверено на опыте — в России большой спрос на классику.
— Может, это просто привычка публики? Может, ей просто надо показать современную хореографию, чтобы она почувствовала к ней вкус?
— Возможно, это в самом деле привычки и представления российского зрителя о балете. Если спросить людей, неравнодушных к искусству, что такое балет, все ассоциации будут связаны именно с классическим балетом. И поскольку этот тур по России — а это именно тур, а не отдельные выступления, приезд по приглашению, допустим, директора новосибирского театра или выступление на фестивале балета, — мы выбрали для первого знакомства именно классическую программу, хотели познакомить зрителей с балетной классикой. Чтобы организаторы убедились, что балет — это не проигрыш с точки зрения бизнеса. Чтобы в дальнейшем с этими организаторами можно было работать. Нужно действовать поступательно.
— Скажите, что вас привлекает в современной хореографии? Понятно, что и Ханс ван Манен, и Пети — это неоклассика…
— Да, согласна с вами.
—…но ваш педагог Ирина Чистякова, с которой я только что говорил, рассказала, что в вашем репертуаре есть и такая вещь, как «Противоречия», которую поставил Франческо Вентрилья на музыку Яна Тирсена, и это уже настоящий contemporary dance, вовсе не на пальцах.
— Интерес танцовщицы к разным стилям и разным языкам танца абсолютно естественен. Любая танцовщица — это и актриса, и замыкаться на привычных с детства рисунках и движениях, которые тебе понятны и которыми ты можешь пользоваться достаточно свободно, для актрисы недостаточно. Вы же знаете, что все актеры драматического театра и кино предпочитают не зацикливаться на одном направлении и стараются развивать себя. То же самое происходит и с танцовщиками — надо не замыкаться на одном рисунке, а пробовать экспрессию других форм и выражений танца. Новые хореографы — это другие движения, другое мировоззрение, и ты присоединяешься к их мировоззрению. Через себя, через свое тело, через свой музыкально-танцевальный дар ты пробуешь иное ощущение мира, смотришь на мир глазами хореографа, иначе чувствуешь и музыку, и смысл движения. То есть ты что-то для себя открываешь.
— Открываешь через современную хореографию для себя именно современное ощущение мира? Сегодняшнего дня?
— Соответствие хореографии сегодняшнему дню сильно зависит от самого хореографа. От выбора музыки, от идеи, которую хореограф вкладывает в произведение. А современность очень многолика — как и классическое искусство. И ранимость, и чуткость, и тонкая чувственность свойственны современному зрителю. Но и брутальность, и унисекс, столь часто навязываемые современному человеку, — это тоже веяние времени. У Уильяма Форсайта, например, можно встретить такую энергию — жесткую, бесполую и даже агрессивную. И это тоже интересно. Я пробовала эту хореографию, она меня будоражила, и само музыкальное оформление меня приводило в другое состояние, я чувствовала даже какую-то вибрацию.
— С кем из современных хореографов вы хотели бы поработать?
— Мне было бы интересно поработать с Иржи Килианом, с Джеромом Роббинсом, который работал в стиле неоклассики, к сожалению, уже ушедшим.
— А с Матсом Эком?
— Матс Эк для меня более радикальный хореограф, внутренне я все-таки человек, как бы сказать, с классическим направлением души. Я до сих пор испытываю вдохновение, нормальное человеческое вдохновение и прилив энергии от звуков классической музыки. Я очень люблю Баха, я прихожу в особое эйфорическое состояние от Второго концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова. Для меня все это актуально и по сей день. Поэтому радикальные эксперименты и естественные для нынешнего балетного мира современные спектакли не вполне приемлемы. Я выбираю. Я любопытна, но не всеядна.
— А представить себя в спектакле тоже ушедшей, к сожалению, Пины Бауш вы могли бы?
— Представить можно все что угодно. Важно, получается или нет внедряться в процесс, тот это материал или нет. Можешь ты себя преодолеть, изменить себя, найти в себе то, что никогда не предполагал, или нет. Ты к этому готов — или никогда не будешь готов. Или сознательно никогда на это не пойдешь. Все это выясняется в процессе. В процессе работы.
О танцовщике можно говорить как о художнике своего рода. Конечно, в какой-то степени танцовщик — это материал для хореографа. И душу свою, и телесность, навыки свои профессиональные он использует для воплощения замысла постановщика. И чем больше танцовщик внедряется в процесс, собой, своим телом участвуя в осуществлении задуманного хореографом, тем полнее воплощается замысел. Притом что танцовщик на сцене один, он в одиночку воплощает этот замысел… Но танцовщик, считающийся в балетном искусстве материалом, не так уж и безволен. Он, конечно, должен проявить смирение, чтобы воплотить идею хореографа, принять его мировоззрение, но без самого танцовщика идея хореографа на сцене не будет жить. Будет мертва, если танцовщик будет схемой. Только при участии личности танцовщика произведение становится живым искусством. Танцовщик — все-таки личность, которая собой, через себя, благодаря профессиональным навыкам передает зрителю конкретное произведение искусства. Поэтому не надо отказывать танцовщику в праве выбора, отказывать в воле. Танцовщик может и должен выбирать. Если у него, конечно, есть фактическая возможность.
— А всегда есть эта фактическая возможность выбирать?
— Не всегда. Танец — это наш хлеб. И если ты будешь говорить: вот это я буду танцевать, а вот это не буду, то лишишься насущного хлеба. Можно попросту потерять работу. Другое дело, на какие компромиссы ты можешь пойти.
— В вашей карьере были подобные ситуации выбора?
— Я сама ставила себя в такие ситуации. Сама выбирала. Мой внутренний голос ставил передо мной такие задачи — выбирать.
«Континент Сибирь» №11 (704), 25 Марта 2011 года
WPBuild.Ru