В рамках фестиваля «Золотая капитель» открылась вызвавшая значительный резонанс выставка «Архитектура никогда», воскресившая такое известное когда-то явление, как бумажная архитектура. Ветераны-«бумажники» и молодые участники предложили радикальные проекты переустройства Новосибирска — от плановых пожаров, в которых сгорал бы архитектурный мусор, до аквапарка, повторяющего чашей бассейна купол оперного театра. Один из инициаторов и участников выставки АНДРЕЙ ЧЕРНОВ, стоявший у истоков новосибирской бумажной архитектуры, рассказал о бумажной и реальной архитектуре корреспонденту «КС» СЕРГЕЮ САМОЙЛЕНКО на фоне персональной экспозиции, которая демонстрируется в галерее Che.
— В так называемой бумажной архитектуре, одним из основоположников коей вы являетесь, чего больше: собственно архитектуры, графики, чистого искусства или полета фантазии?
— Вы же понимаете, что здесь все вместе, все неразделимо — и графика, и архитектура, и фантазия, и даже техническое воплощение. Причем существовала она всегда —вспомним архитектурные фантазии Пиранези. Или, допустим, такой современный пример. В свое время Александр Бродский и его команда представили на очередную выставку «бумажников» офорт! И этим сразу всех «убили»! Представьте — у всех рисунок, карандаш или тушь, а у них — офорт, техника трудоемкая и вообще никогда к архитектуре прежде не применявшаяся, это уже потом Заха Хадид стала свои проекты делать в шелкографии. Вообще, граница между архитектурой бумажной и реальной не слишком четко проведена. Практически у каждого архитектора есть проекты, которые могут быть названы «бумагой». Ну, может, у наших отечественных архитекторов их не так много. Очевидно, потому что за долгие годы наши архитекторы отучились фантазировать, в головах сидит кондовый реализм. Меня постоянно упрекают: мол, ты витаешь в облаках! Но тогда можно сказать, что и весь мир витает в облаках. Вся архитектура всегда была устремлена вверх, в эти самые облака! А если она не устремлена туда, если она приземлена, то получается коровник или курятник. Это следствие ситуации советского времени, когда профессия архитектора понималась как создание типовых проектов. В то время, чтобы получить заказ на индивидуальный проект, тем более республиканского масштаба, требовалось положить жизнь в буквальном смысле слова. Я знаю историю, когда архитектор, чтобы построить здание театра в Душанбе, сам чуть ли не возглавил строительство и в итоге убил десять лет жизни, вычеркнул их из творческой карьеры. Но архитектор не должен тратить жизнь на единственный объект, их должно быть много!
— В чем отличие самого статуса архитектора у нас и на Западе?
— На Западе существует, так сказать, культ личности художника, культ личности архитектора. Там ценится авторское начало архитектуры, в отличие от России. Есть, допустим, звезда, архитектор, победивший в нескольких конкурсах, построивший какое-то известное здание, — и заказчик, даже если не может понять и оценить проект, знает, что это архитектор с мировым именем, Коолхаас, скажем, или Старк. И архитектор с таким именем не будет идти на поводу у заказчика, сознательно упрощать и убивать проект. Он просто откажется. У нас, как вы понимаете, все совсем не так.
— Как я понимаю, это отношение к архитектору, да и в целом положение вещей в архитектуре у нас не изменилось с советских времен?
— В технологиях, конечно, прогресс огромный. В масштабах — строят гораздо больше. А в формообразовании — нет, все на том же месте. Да и откуда вырастут архитектурные «грибочки»? Почва-то была вытоптана, несколько поколений оказалось вне профессии. Но надо сказать и вот что еще: за безрадостный городской ландшафт нельзя возлагать ответственность только на архитекторов. У нас важнейшая фигура в этом процессе — заказчик, для которого главное — не архитектурные достоинства, а квадратные метры и получение прибыли. И прибыль с архитектурными достоинствами, в Новосибирске во всяком случае, не связана.
— Давайте вернемся на четверть века назад. Как появилась в Новосибирске бумажная архитектура?
— Она, конечно, появилась как результат перестройки и падения «железного занавеса». Появилась возможность участвовать в западных конкурсах. Москвичи были первыми, а мы потянулись уже за ними, стали участвовать. Может, не так активно, как они, но тоже достаточно много. Сначала это была маленькая мастерская в «Колхозпроекте», в которой сидели я, Гребенников и Гуляйкин. Потом естественным путем подтянулись выпускники-архитекторы — Мизин, Кузнецов, Смышляев… Таким образом сложился некий круг, творческая среда, которая продуцировала идеи. В Москве Иван Шалмин был нашим «связным» — через него мы как раз и получали информацию о конкурсах и прочих мероприятиях. Интерес к нашей бумажной архитектуре был во многом связан с интересом ко всему советскому — перестройка, гласность, Горбачев, матрешка… Юрий Аввакумов тогда «прокатил» выставку «бумажников» по всей Европе, и бренд был хорошо известен и раскручен. Ну, все это описано сейчас довольно подробно. А потом, в начале 90-х, когда все рухнуло, рухнула и бумажная архитектура — нужно было заниматься реальными вещами.
— Остались ли в архитектурной профессии «бумажники»?
— В Москве — да, практически все строят. У нас в Новосибирске — нет. Все стали заниматься самыми разными вещами — кто графикой, кто современным искусством, кто еще чем-то — фотографирует, издает журнал.
— Что побудило и вас, и остальных участников выставки «Архитектура никогда» вернуться к «бумаге»?
— Понимаете, из года в год я смотрю, что выставляется на фестивале «Золотая капитель» как лучшие достижения сибирской архитектуры… И мне, если честно, это не интересно, глазу остановиться не на чем. Нет, наверное, простому человеку, имеющему о современной архитектуре приблизительное представление, многое покажется красивым и интересным. Но это вопрос образования, вкуса, эрудиции, воспитания. Тому, кто не имеет представления, например, о музее Гуггенхейма в Бильбао, построенном Фрэнком Гери, не слышал имен Миса ван дер Роэ или Райта, многие наши постройки будут казаться шедеврами. Но на самом деле это даже не вчерашний, а позавчерашний день, и даже самые качественные проекты не вызывают восторга. Посмотришь: да, неплохо, но не так, чтобы ахнуть! Не случайно практически никакие сибирские проекты не попадают в столичные журналы — до уровня столичных они не дотягивают. И это речь идет о достижениях. Должна быть альтернатива, хотя бы в виде «бумаги». Архитектуре надо вернуть творческое измерение — хотя бы для того, чтобы сегодняшние студенты знали, что такое измерение существует.
— Ваши сегодняшние «бумажные» работы, все эти башни имени Горводоканала и ЖКХ, генетически восходят к русскому авангарду 20–х годов прошлого века, к башне Татлина, естественно, другим утопическим проектам. Что для вас значит эта традиция?
— Это был золотой век советской архитектуры, когда она существовала действительно как творческий процесс, была нацелена в будущее, как, впрочем, и все искусство. Потом все вытеснил реализм. Но эти десять лет вписали советскую архитектуру в мировую культуру — причем практически вся она осталась в «бумаге», на уровне проектов. Допустим, некоторые из тех работ — это развернутые трехмерные проекции абстрактных картин Малевича и Кандинского, если приглядеться, то можно различить супрематическую основу. В результате выросли такие решетчатые башни, своего рода высотные тюрьмы (опять же — привет Пиранези с его графикой). Так само собой утопические проекты советских авангардистов трансформировались в антиутопию… Разумеется, это чистое творчество. Но есть проекты, которые вполне можно осуществить.
— Из бумажной архитектуры вы в свое время пришли в графику. Кем вы сегодня себя больше ощущаете — художником, дизайнером, архитектором?
— Всем сразу. Пароходом и человеком! Если серьезно, то занимаюсь тем, что интересно в данный момент. Однообразие убивает.
WPBuild.Ru